Осенний дождь в Париже - это стихийное бедствие, мокрые ноги, ломающиеся зонты и небо, с которого, кажется, смыли не только сами облака, но и вообще какую-либо краску. Иногда кажется, что господь бог решил небо переделать, старое - снял и унес в мастерскую, завесив пустую витрину какой-то тряпкой.
Вот как на этой картинке, примерно, где голый мыслитель грустит на фоне фаллической эйфелевой башни:
(Фотографирую камерой фотоаппарата, претензии по качеству принимаются только в отношении композиционных решений)
Только японцы и китайцы ходят по Парижу задирая головы вверх. Остальные смотрят в пол. И видят то, что могло бы вдохновить Лобачевского:
В музее Родена (который невозможно найти, если интересоваться у прохожих "где музей Родена", а спрашивать надо: "где музей Рода"), выставили Генри Мура. Рядом поставили двух гениев двух веков
Генри Мур, как британский болельщик Ньюкастла, грубовато вмешивается в буржуазный пейзаж 7-го района, несколько меняя представление о пространстве, времени, красивости и красоте:
Роден, собственно, делал то же самое, что Мур, только по-другому и чуть раньше.
Творениям Генри Мура везет, потому что голубям - не до них. Им бы от этого всёзаливающего дождя спрятаться. Некоторые вообще клювом к стене нахохлились, мол, глаза б наши это не видели.
По паркам, конечно, особо долго не погуляешь, но если есть мысль, требующая регулярности французского сада для ее обдумывания, лишь редкие китайцы вмешаются в прспективу. Летом-то тут народу - шагу не ступить, чтоб в жвачку брошенную не вляпаться.
Вообще-то, в Париж я летал ради выставки Моне, по которой водил сына и грузил его рассказами о художниках, воздушной перспективе, тяжести холодных тонов и легкости теплых, о жалобных письмах Моне друзьям, о том, как Дега его ругал, и еще о разном нескучном, в попытке сделать интересным то, что мальчикам обычно кажется занудным. Но это совсем другая история.