Известному французскому философу Жаку Деррида однажды пришло на ум опробовать свой метод работы с художественными и философскими текстами на тексте Декларации независимости США. Метод назывался «деконструкцией» и состоял в том, что текстовое единство разбиралось не на основе стереотипных и всем и без того понятных толкований, а, наоборот, из него извлекались смысловые пласты, очищенные от предвзятого понимания. То ли в шутку, то ли всерьёз сделанный анализ в итоге низвергнул «жемчужину» западного законодательства в пучины кромешного ужаса: практически весь документ оказался построенным на сплошных противоречиях, и, по сути, выражал противоположное тому, что в него с таким усердием закладывалось.

 
В какой-то степени мы попытаемся повторить опыт Деррида, взяв за основу текст действующей Конституции РФ. Конечно, полный анализ занял бы многие страницы, поэтому мы пока ограничимся всего лишь одним предложением. Оно относится к первому разделу, главе второй, статье двадцатой, первый пункт которой звучит так:

 1. Каждый имеет право на жизнь.

Традиционно содержание этого пункта понимается как то, что никто не может быть умышленно лишён жизни, то есть, убит. Пункт второй этой же статьи говорит об особых случаях, при которых такой исход всё же возможен. Однако нам кажется вышеуказанный смысл неочевидным, поскольку он не извлекается непосредственно из этого предложения, а само оно семантически и структурно содержит в себе нечто гораздо большее. 

 Итак, спросим для начала, что же происходит в этой статье. Очевидно, что в ней кому-то даётся определённое право. Важно отметить, что данное предложение не является высказыванием или суждением. Это можно видеть на примере другого предложения с такой же грамматической структурой: «каждый живой человек имеет мозг». Оно является синтетическим суждением и подходит под проверку категориями «истинное» или «неистинное». Предложение из Конституции таким не является, поскольку не есть логическое высказывание. То, что в нём отсутствует, лексически могло бы выглядеть так: «данный закон даёт каждому право на жизнь». Позволительно сказать, что до закона ни у кого нет никакого права. Даже нет такой категории «право». Она возникает исключительно с возникновением закона, так же, как отражение возникает исключительно с появлением отражающего.

 Таким образом, статья закона даёт некое право. Кому? Каждому. Слово «каждый» является определительным местоимением. Если подойти к нему с точки зрения семиотики, то это будет десигнат. Его суть состоит в определении любого сущего из определённой категории сущего. Например, когда мы говорим «каждое дерево», мы указываем на любой вид представителей категории «деревья». Но вернёмся к нашему случаю. Под обозначение «каждый» подходит и камень. Хотя очевидно, что речь идёт о живом сущем. Правда, в случае растения или животного это тоже вряд ли применимо, поскольку Конституция нигде не даёт им никаких прав. Слово «каждый» с большой долей очевидности относится к живому человеку. Оставим ненадолго эту нить рассуждений и перейдём к концепту права.

 В данном предложении речь идёт о субъективном праве, поскольку оно относится к субъекту («каждому»). В юридическом отношении субъективное право толкуется как «мера дозволенного поведения» индивида. Это очень точное определение. Но рассмотрим его повнимательней. Когда мне даётся (законом) какое-то право, то мне тем самым даётся некая возможность реализации тех или иных действий. Право чётко отграничено от обязанности, поскольку обязанность является противоположностью возможности, т.е., необходимостью. Таким образом, имея какое-то право, я имею вместе с ним два варианта действий: либо его реализацию, либо отказ от его реализации. Так, в статье сороковой, пункте первом говорится: «Каждый имеет право на жилище. Никто не может быть произвольно лишен жилища». Если у меня есть право на жилище, то я волен и не использовать это право; например, пойти жить на улицу или, скажем, в лес. И никто в этом случае не скажет, что я нарушаю закон. 

 Правда, это не всегда зависит от моего желания. Например, я могу и не желать использовать данное мне право, однако физическая необходимость заставит меня им воспользоваться. В то же время, это не может быть обязанностью, иначе это бы не было бы правом; это уже моё личное дело, это моя свобода воли. Для такой «меры поведения» живой язык сохраняет особое слово: «прихоть». Я реализую своё право исключительно по своей прихоти, как мне на то вздумается. В нашем рассуждении мы употребляем слово «прихоть» без каких-либо негативных значений, ибо оно на наш взгляд наилучшим образом передаёт суть дела. 

 Итак, наша статья может прирасти дополнительными, но абсолютно не влияющими на смысл элементами: вместо «каждый имеет право на жизнь» может быть сказано: «данный закон даёт каждому прихоть (или волю) жить». Теперь обратимся к сложному понятию самой жизни. Ей обладают все живые существа. Они входят в систему градации по уровню развитости или сложности организации. В нашем случае это важно, поскольку, как мы уже выяснили, Конституцией даруется право на жизнь далеко не всем живым существам. И поэтому нам следует прояснить коренное отличие одних живых существ от других. Так, ещё со времен Аристотеля под категориями живого значились категории души. (Мы намеренно здесь не берём формулировки классической биологии, физиологии или медицины, поскольку они в сущности тождественны аристотелевским). Душа является витальным началом и имеет определённые способности и функции. Эти функции бывают вегетативного свойства (рождение, питание и рост), чувственно-моторного характера (ощущение и движение) и интеллектуального свойства (познание, воля, выбор). В соответствие с этим делением функций душа имеет три части: вегетативную, чувственную и рациональную. У растений есть только вегетативная часть души, животные имеют растительную и чувственно-животную душу. У людей есть все три части. Если перевести эту систему в рамки классической биологии, то дифференциация, данная Аристотелем, есть градация по уровню развития (или наличия) нервной системы или более обще, генетическая связь всех уровней живой материи.

 Напомним, что нам приходится проводить эту градацию, поскольку в рассматриваемом нами законе для правильного его понимания нам надо чётко отделять один вид живого сущего (затронутого жизнью) от другого. Следующим вопросом будет рассмотрение непосредственно отличия человека ото всего другого живого. То, что значилось как «интеллектуальная душа» может быть перетолковано в качестве сознания, поскольку именно оно отделяет человека от других животных. Но чем характеризуется сознание? Найти наиболее точный ответ нам поможет рассмотрение живых существ как самоорганизующихся систем. Поскольку абсолютно все эти системы стоят в определённом отношении к окружающей среде (иначе их существование невозможно), то эти системы должны работать с информацией, поступающей извне. Информация принадлежит материальному субстрату, то есть, нервным клеткам, и является причиной изменений внутри системы. (Заметим, однако, что компьютер не может быть назван самоорганизующейся системой, поскольку хоть в его «органах памяти» и присутствует информация, она не вызывает изменений в его материальном субстрате). Если на вегетативном уровне (растения) между поступающей в систему информацией и реакцией на неё существует чёткая причинно-следственная связь (сигнал-действие), то по мере усложнения систем эта связь становится всё менее обязательной. Забегая вперед, скажем, что она в определенном смысле исчезает у человека. Что касается животных (чувственная душа), то их система более-менее укладывается в рубрику рефлектологии. По мере усложнения систем организма и нервной организации, значение приобретает не только информация, поступающая извне (которая всё более дифференцируется), но и информация о самом организме (не забудем, что система должна обеспечиваться самостоятельно), а также (и только на высших уровнях организации) информация об этой информации.

 На уровне человеческой организации система обретает именно эту невероятно значимую особенность: сознательное восприятие, которое сущностно является информацией об информации. Эти сложные термины можно вполне легко предать на бытовом языке: я не только обладаю знанием о чём-то, но знаю, что я это знаю. Собственно, на этом уровне системной организации и появляется «Я». Для, допустим, собаки нет никакого «Я», все её действия имеют смысл лишь в рубрике жёстких схем поведения, из которых она никогда не может выбраться. Но что касается человека, то он способен преодолеть все схемы, модели поведения и некоторые рефлексы. Это даёт мне фундаментальную свободу мысли, действий, желаний и волевых актов. Даже если я окажусь, к примеру, в тюрьме, эта свобода никуда от меня не уходит, ибо можно продолжать борьбу за освобождение любыми способами; а наличие стен и конвоиров не входит в мою компетенцию, поскольку это относится к независимым от меня случайностям (так же, как например то, что трава – зелёного цвета).

 Чуть выше мы оставили нить рассуждений до полного выяснения понятия «каждый». Таковым именуется человек, обладающий сознанием, а, стало быть, и фундаментальной свободой по управлению собой и окружающими вещами, возникающей у этого рода живых существ с появлением «Я» и, соответственно, объектов отображения этого «Я» – «не-Я». Мы не можем признать, что наш объект рассмотрения, законодательство, не принимает в расчёт этих положений, поскольку всегда имеет особые пункты по отношению к людям недееспособным и детям. Недееспособность понимается как лишенность осознанного поведения, ощущения «Я», то есть, редуцированность сознания. Что касается детей, то у них «Я» ещё не настолько «подвижно», чтобы быть направленным на свои же психические явления, вместо этого оно всегда направлено во вне, поэтому до определенного возраста ребёнок не может ответить на вопрос, о чём он думает, пока об этом механически не скажет вслух и ретроспективно не подставит уже высказанное к ответу на вопрос. К сожалению, мы не может затронуть эти вопросы глубже, поэтому отошлём читателя к соответствующей литературе (Л. С. Выгодский «Мышление и речь»).

 Стоит подчеркнуть, что категория «право» относится сугубо к сознанию, а не к соматической жизни как таковой, ибо закон закреплён в знаковой форме, доступной исключительно осознанному пониманию.

 Мы рассмотрели проблему живого и проблему сознания. Теперь рассмотрим, каким образом они связаны между собой. Сознание имеет свом фундаментом живые материальные клетки нервной системы. Мы не хотим избирать здесь пути идеализма или материализма, однако положение о наличии сознания вне его носителя (т.е. вне мозга) мы здесь не рассматриваем. Мозг человека как носитель сознания отводит разные участки для того, что мы назвали «фундаментальной свободой» и «витальным». Это устроено природой в разных целях, например, для сохранения особи жизни, если органическое поражение коснётся сознания (вот почему можно жить и в бессознательном состоянии). Находясь в сознании, я имею меру контроля над частью своего тела или прихоть (волю) распоряжаться им. Те уровни управления телом, которые непосредственно связаны с управлением жизненно-важными органами, для меня полностью сокрыты. Например, я не могу заставить своё тело изменить порядок работы клапанов сердца, прекратить процессы обмена кислородом или остановить действие иммунной системы. Эти функции управления органами исполняются мозгом автоматически, без моего ведома и желания. Это скорее связано с некоей волей к жизни, суть которой состоит в том, что воля волит саму себя; до тех пор, пока у самоорганизующейся системы остаётся хоть малейшая возможность жить, она будет жить, пока мера хаоса (энтропия) не разрушит систему. 

 Здесь мы вплотную подошли к жизни, сознанию и «праву на жизнь». Как видно, «право» является исключительной прерогативой сознания, его свободы и воли. Однако сознанию недоступны рычаги управления жизненными функциями, поэтому не пользоваться правом на жизнь я не могу. Даже когда человек решается на самоубийство, он лишь ищет материальную причину смерти: то, что внесёт максимальный хаос в него как живую систему. Все же попытки сознания направить своё тело на смерть, используя исключительно силу воли, оказывались провальными, потому как природа позаботилась не только о таких предостерегающих факторах, как страх или болевые пороги, но и об отключении сознания (чтобы оно не пыталось убить свой же организм).

 Кроме того, сознание появляется уже после того, как появилась жизнь, даже после того, как она полностью оформилась в систему, что, кстати, является ещё одним природным предохранителем новой нервной системы от враждебной внешней среды. Жизнь является абсолютным условием существования всякого «Я» и всякого «каждого» и поэтому относится к рангу биологического\витального, а не сознательного (поскольку сознание для организма в принципе факультативно). Мы уже изначально втянуты в жизнь самой жизнью, а то, что некое «Я» оказалось именно в этом теле принадлежит к области чистой случайности. Сознание и «Я» скорее простые очевидцы витальной жизни, нежели её творцы. Таким образом, право на жизнь не реализуемо, поскольку реализуемо слишком «настойчиво», это уничтожает всякий феномен права на что-то. Я не волен отказаться от пользования им, поскольку, во-первых, самим условием моего «Я» стоит жизнь, а во-вторых, у моего сознания нет полного доступа к телу как самоорганизующейся системе.

 Кроме того, есть и иной фактор. Он состоит в одном примечательном наблюдении: смерть системы (организма) в идеале исходит от него же. Данные генетики и биологии ясно показывают, что тела как «расходного» материала потенциально может хватить намного дольше, нежели длится одна или даже три человеческих жизни. Но дело в том, что система сама запускает процессы старения и увядания, ведущего к смерти. Если бы для организма жизнь была бы ценностью, то этого никогда бы не произошло, но смерть не мыслится живой Вселенной как сугубо отрицательное явление; она органично вписана в процессы жизни или более широко – в процессы движения энергии и вещества.

 Нам, однако, могут возразить сторонники точки зрения о существовании жизни после смерти, но, во-первых, это не является предметом нашего нынешнего рассмотрения, это не значится в объекте исследования – законе, и, во-вторых, даже если мы примем точку зрения о существовании жизни (сознания) вне своего материального носителя, то у нас пропадёт тот самый «каждый» поскольку в этом случае назреет вопрос об обнаружении и отделении одной сущности от другой.

 Итак, подведём итоги. Предложение статьи Конституции в своем полном содержании является некорректным  по следующим соображениям:

 1. «Право на жизнь» не может быть предметом дарования законом или чем-то иным, поскольку жизнь не является предметом права во всех его смыслах; она есть исключительно природное\витальное явление, напрямую не связанное с сознанием, в рамках которого функционирует право.

 2. Жизнь есть первейшее условие для существования всякого «Я» и всякого другого «Я», т.е. феноменов, возникающих уже после появления живой сущности.

 3. Жизнь и смерть нереализуемы волей, прихотью или желанием, поскольку, во-первых, речь идёт о разных феноменах (материи и информации), а, во-вторых, сознание организма контролирует лишь часть своего витального.

 Некорректность формулировки вызывает следующие логические выводы:

 1. Если это право всё же реализуемо, то из этого вытекает то, что сознание может существовать без своего материального носителя (носителя жизни). Однако в этом случае нет той сущности, которая бы обнаруживалась как «каждый», а без этого право будет даваться в никуда.

 2. Закон не учитывает особую связь сознания с его материальным носителем. Так, например, моё тело начнёт умирать по естественным причинам, однако сложно будет в этом случае представить, чтобы я и тогда смог бы в полной мере «реализовывать» своё право на жизнь.

 Тело умеет умирать, сознание умирать не умеет и – пока существует – всячески этому противится.

 Таким образом, в рассматриваемой статье имело место ошибка, которую мы обозначим как «онтологическая ошибка». Онтология – учение о бытии, в разрезе которого человек рассматривается с позиций его существования («присутствия в мире») в горизонте пространства и времени.

 Конечно, нам могут возразить насчёт того, что данная статья появляется впервые далеко не в Конституции РФ, а во Всеобщей декларации прав человека, но это всё равно не смогло бы изменить порядка наших рассуждений и вытекающих из них выводов. Нами была избрана Конституция, поскольку в Декларации прав человека исходное предложение дополнено другими правами (ст.3), что потребовало бы дополнительных рассуждений.

 В заключение можно указать на тот занимательный факт, что право, всемерно и всемирно возвеличивающее достоинство человеческой особи, является, по сути, мышлением в ценностях. Исторически оно возникает с периода Нового времени или ещё точнее, с Просвещения, когда человек узаконивается как субъект, его разум как венец творения, а логика как высшая функция этого разума. То ли по неведению, то ли из коварных побуждений, эта система автоматически встраивается в рубрику «всеобщей воли». Стоит, однако, напомнить, что демократия – это изобретение не Нового времени, а древнегреческой мысли, никогда не возвеличивавшей своё достоинство, не загонявшей себя в рамки ценностей и не подкреплявшей всё это «правом».