Но «войны принципов» могут быть оправданы гораздо реже, чем думают их современники. Чрезвычайно редко принцип, имеющий подлинную ценность для человека, может быть распространен силой оружия: как правило, приходится воевать за защиту плохой, а не хорошей части человеческих принципов. По этой причине худшая часть принципов обычно выступает в таких войнах на первый план. Нация, ведущая войну в защиту религиозной терпимости, почти наверняка будет подавлять своих граждан, которые не верят в религиозную терпимость. Война за демократию, если она продолжительна и жестока, наверняка привет к отлучению от власти тех, кто не поддерживает войну.

Есть те, кто считают, что нынешняя война, это вона в защиту демократии. Я не знаю, разделяет ли это мнение царь, и ради блага и устойчивости союза я надеюсь, что нет. Как бы то ни было, я не хочу спорить об утверждении, что демократия запанных наций пострадает от победы Германии. То, что я хочу оспорить – это уверенность нередко разделяемая в Англии в том, что если союзники победят, то демократия может быть силой навязана покоренной Германии как часть мирных условий. Тот, кто рассуждает, таким образом, упустил из виду дух демократии, и поклоняется ее букве. Немцы имеют форму правления, которая для них желательна, и поэтому любая другая форма, навязанная победителями будет находиться в гармонии с духом демократии независимо от того, насколько она будет соответствовать ее букве.

Хотя можно заключить, что такие войны не могут быть во всех случаях осуждены, мы должны, тем не менее, очень скептически рассматривать претензии каждой отдельно взятой войны на то, что она может быть оправдана тем, что победа в ней установила некие важные принципы.

(1915)